На чаше весов. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина

— Да, — растерялся Рашит, — сказал, но я имел в виду, чтоб ты их к отцу отправила. — Глаза джигита расширились, он приподнялся со стула и, тыча пальцем в беременную женщину, чуть слышно произнёс: — Я понял, это она убила.

Лицо Тамары Козявиной оставалось каменным.

— Кто тебе поверит? — Тамара посмотрела на Рязанцеву, ища поддержку, но Лена опустив голову, что-то быстро писала, как будто и не слышала, о чём говорят супруги.

Окончив писать, она медленно сняла колпачок с конца ручки и так же медленно надела его на стержень, оставаясь как бы безучастной ко всему происходящему. Посмотрела долгим взглядом на Козявину и спокойным голосом произнесла:

— Тамара, снимите, пожалуйста, ваши туфли.

— Зачем это? — испуганно спросила Козявина и спрятала скрещенные щиколотки под стул.

— А чего вы боитесь? Я хочу проверить, действительно ли вы носите тридцать седьмой размер.

— Тридцать седьмой? Ха! Да у неё же ноги, как у наших лилипутов. Такую обувь даже не выпускают. Приходилось шить на заказ, там же, где наши лилипуты заказывают себе. Я специально у них интересовался, — радостно выдавал тайны женщины Рашит Айгумов, не подозревая, что подписывает этим своей сожительнице приговор.

— Но сейчас на вас туфли тридцать седьмого размера. Зачем вы носите обувь на три размера больше?

Тамара молчала.

— Я прошу вас снять туфли, — снова потребовала Елена. — Не хотите? Я знаю, почему вы не хотите? Когда я приходила к вам домой, вы открыли дверь не сразу — замешкались в прихожей. Когда вошла, на вас были вот эти самые туфли. При этом вы были в халате. Вы сказали, что выходили на балкон. Но почему же тогда не накинули пальто? Мало того, вы и дальше продолжали сидеть в туфлях, хотя это неудобно. Я видела рулон ваты в прихожей на тумбочке. Вы набивали ею туфли, чтобы они не слетали с ноги. Вы боитесь показать ступни, потому что у вас тридцать четвёртый размер, и отпечаток в лесу возле трупа был ваш. Это вы убили своих детей.

— Это всё из-за него, — Тамара, не поднимая глаз, кивнула в сторону Рашита. — Я его любила и готова была на всё ради него. Они ему мешали, он требовал от них избавиться, и мне пришлось их убить.

— Ты… — Айгумова переполненный эмоциями, давился собственными словами. — Ты хотела на меня свалить.

— Я бы никогда и не подумала на тебя свалить, если бы ты не ушёл к этой малолетке. Всё бы было прекрасно, мы бы поженились, родился ребёнок, была бы нормальная полноценная семья. Но ты предатель. Я следила за тобой, я видела тебя с этой малолеткой.

На последних словах Айгумов снова подскочил с места и, наклонившись к Козявиной, плюнул ей в лицо.

— Тварь!

— Прекратите, — вмешался Махоркин, с силой усадив джигита обратно на стул.

— Пусть он уйдёт. Я всё расскажу, но только пусть он уйдёт.

* * *

— Блестяще, — Махоркин развёл руками, — я восхищён. Как виртуозно у вас это получилось, я даже заслушался.

— Ваша школа, Александр Васильевич. — Лена театрально захлопнула папку с делом. — Ну что, хорошая я ученица?

— Не то слово. Это тот самый случай, когда ученик превзошёл своего учителя. Итак, очередное дело раскрыто, а вы боялись, что удача от вас улетела.

— Видимо, я успела схватить её за хвост. Но, если честно, я не очень довольна.

— Просто вы перфекционистка.

— Не в этом дело.

— А в чём?

— Я ведь до последнего не могла поверить, что это Козявина. Никак не укладывалось у меня это в голове. А подозрения были. Почти сразу. Особенно, когда она меня в туфлях дома встретила. Чувствовала, что-то не так, но отгоняла от себя эти мысли.

— Это уже не важно. Дело раскрыто. Конечно, рассчитывать на то, что ей дадут по полной программе, не приходится. Адвокаты скажут, что виной всему беременность, что причина в гормональном сбое.

— Это ужасно. Неужели её даже не лишат родительских прав на будущего ребёнка? — Лена снова открыла папку и достала фотографию убитого мальчика. — А знаете, что мне покоя не даёт? Что ужаснее всего?

— И что же?

— Подснежники в руках детей. Они же для неё их собирали, для своей матери. — Лена вернула снимок на место, закрыла папку и положила её в сейф.

Махоркин вспомнил, что, когда он прибыл на место происшествия, эти подснежники в маленькой закоченелой ладошке вызвали у него точно такие же чувства.

— А что вы думаете насчёт того, чтобы обмыть наконец наши звания? Волков мне проходу не даёт. Да и вам поможет отвлечься от мрачных мыслей.

— Он и меня уже замучил, от него не отделаешься. А мы не торопимся?

— Думаю, нет. Дело закончилось, и вам надо расслабиться. Иначе опять выпадете на несколько недель из строя.

— Не выпаду. Я стала черствее.

— Вы не черствее стали, а закалённее. Растёте в профессиональном плане, взрослеете. А помните, какой вы пришли к нам? Порхали, как бабочка.

— Раньше вы говорили «стрекоза».

— Я был неправ. — Махоркин улыбнулся.

— Вы были правы.

— Лена, поймите, есть такие профессии, где могут работать только люди определённого склада.

— Хладнокровные?

— В некотором роде — да.

— А разве это хорошо?

— Хорошо. Вот представьте, как бы хирург делал операции, если бы принимал на себя боль и мучения своих пациентов.

— Значит, мы все такие же, как Волков?

— Ну вы сравнили. — Махоркин сделал паузу. — Люди ко всему привыкают, если имеют с этим дело каждый день. И это не говорит об их бездушии. Даже на войне, где люди постоянно видят смерть, грязь и боль, находится место шуткам, любви и счастью. Так устроена жизнь. Как говорят французы: «Се ля ви».

— Наверное, вы правы. Ладно, тогда давайте завтра.

* * *

— Мать убила собственных детей?! — И без того огромные глаза Светы стали ещё больше. — Разве такое возможно? А как же материнский инстинкт?

Света сильнее прижала к себе сынишку. Всегда такой непоседливый мальчик смирно сидел на её коленях и, раскрыв рот, смотрел на тётю Лену.

— Сама не понимаю, что это за любовь такая сумасшедшая?

— Ну и работа у тебя, сестрёнка. Как ты выдерживаешь? Мне даже слушать страшно, а ты живёшь с этим.

— Сейчас уже легче, поначалу совсем невмоготу было. Долго отходила от каждого преступления.

— С ума сойти! Может, бросишь эту работу?

— Да что вы все заладили — бросай, бросай…

— Кто это все? — поинтересовалась Евгения Анатольевна.

— Да Мишка тоже…

— Вот и слушай Мишку, а то сбежит от тебя. — Света опустила на пол беспокойно ёрзающего Жеку. Мальчик, быстро семеня